Зимой в саду кормилась ворона. Она не могла подобраться к кормушке для мелких птиц, и подбирала все, что находила на снегу. Заметив это, я стала подкармливать ее отдельно. Должно быть, ворона была старая - с седым подбородком, потертым клювом, а лапы - не черные и блестящие, как у молодых, а какие-то тускло-серые. К середине зимы ворона стала почти ручной, узнавала меня и громко каркая, приветствовала с высокого дерева. Ела она, правда, не из рук, но "паслась" поблизости, подбирая крошки, которые я бросала ей.

Весной ворона свила гнездо на березе. Я читала, что если вороны селятся возле дома, то только там, где они полностью доверяют людям.

Гнездо ворона строила неделю. И пока не вывела птенцов, ее и видно не было. Но вот наконец, "представила" мне своих детей. Два вороненка, оперением уже похожие на мать, только без хвоста - хвост у птиц отрастает, когда начинают летать, сидели на яблоне, почти над моей головой. Ворона-мать, на ветке повыше, тихонько каркала.

Один вороненок сидел совсем близко. Я сняла его с ветки, точно цыпленка с нашеста, и принесла в дом. Вороненок ничуть не сопротивлялся. Его погладили, рассмотрели, угостили котлеткой и выпустили. Он взлетел на ближайшее дерево, а мать-ворона тотчас же села на ветку над ним и быстро, без пауз, "заговорила". Он молча слушал. Выговаривала она ему долго. Может быть, объясняла, как неосторожно он поступил, позволив унести себя в дом, где живут, хоть и знакомые люди, которые ее, ворону, кормили и не обижали, но все-таки разве можно, ведь это люди, как бы чего не вышло, кра-к-к-к-к-р-р-….

Кончив "внушение", ворона оставила легкомысленного отпрыска и, перелетев на ветку перед окном, начала… ругать меня. Тон ее стал совсем другим, чем в разговоре с сыном. Его она предостерегла, тревожно, но ласково, а на меня обрушила весь свой гнев. "Дур-ра, дур-ра, казалось мне, кричала она - от вор-роненка тепер-рь человечиной пахнет, как я его пр-редставлю стае, кр-ра, кр-ра!!"

Больше я не брала птенцов в дом, хотя они летали по всему саду и спускались на землю. Но ворона не скоро простила мне вмешательство в жизнь ее семьи. Она была старая, опытная птица. И у нее, видимо, сложилось твердое убеждение: с людьми, даже добрыми, домами дружить не следует.

Этот урок я запомнила. Но, к сожалению, не знаю, как сложилась дальнейшая жизнь вороньей семьи. Вероятно, эти два птенца были последними детьми старой вороны. Зимой она уже не прилетела кормиться в сад, и знакомый сердитый голос больше не раздавался с верхушки дерева. Лохматую шапку - гнездо на березе - постепенно разметал ветер.

Журнал "Природа и человек" №2, 1984